Ровесник университета. 90-летний Анатолий Брискер вспоминает «Бонч» 1950-х–1970-х

В октябре Санкт-Петербургскому университету телекоммуникаций исполнится 91 год. В декабре столько же отметит Анатолий Брискер, выпускник ЛЭИС (СПбГУТ) 1953 года, экс-сотрудник университета, кандидат технических наук, ныне проживающий в США.

Ко Дню рождения главного телекоммуникационного вуза страны Анатолий Самойлович поделился с нами воспоминаниями о «Бонче» середины прошлого века, о преподавателях, о ленинградцах.

– Вы ровесник университета телекоммуникаций и в этом году вместе с ним отмечаете 91-летие. В каком году вы поступили в институт связи? Почему вы решили стать связистом?

– Будучи ровесником СПбГУТ, я трижды участвовал в его жизни. В 1948 году после многочисленных экзаменов (выпускных на «Аттестат зрелости» в школе и вступительных в институт) я стал студентом проводного факультета Ленинградского электротехнического института связи им. проф. М. А. Бонч-Бруевича (ЛЭИС, по-студенчески – «Бонч»). Не последнюю роль в том, что я «пошел» в связисты, сыграл мой дядя, который в это время был преподавателем военной кафедры института (тогда в вузах существовали такие кафедры и всем выпускникам присваивалось звание «младший лейтенант»).

Институт располагался в красивом здании на углу набережной реки Мойки и Кирпичного переулка (Мойка, 61). В нем был большой бело-желтый актовый зал, где проходили партийные, комсомольские и профсоюзные собрания, а также все праздничные вечера, посвященные Новому году, 7 Ноября и 1 Мая. Именно там как-то выступала Любовь Орлова [знаменитая советская актриса, певица, героиня фильмов «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга» и др.]. В здании была одна парадная лестница и много длинных, узких, темных коридоров. Аудитории в основном были неуютными, а часть дальних помещений, выходящих окнами во двор, были заняты жильцами – сотрудниками института, которые со временем были расселены и выехали. Говорили, что до революции в этом здании, построенном в середине ХIХ века (архитектор Р. А. Желязевич), был доходный дом или гостиница.

В институте в то время было два факультета: проводной и радиосвязи. Потом сделали три: ФАР (факультет радиосвязи), ФЭС (факультет электросвязи) и ФЭМ (факультет электромеханической связи), а впоследствии организовали четыре: АЭС (автоматической электросвязи), МЭС (многоканальной электросвязи), РС (радиосвязи) и РК (радиоконструкторский).

– Что вы вспоминаете о своей студенческой жизни?

– Из-за моей любви к путешествиям мне запомнились студенческие практики. Производственная – в Риге на заводе «ВЭФ», эксплуатационная – в Куйбышеве (Самара) на междугородной и в Саратове на городской телефонных станциях. И преддипломная практика в Москве в ЦНИИСе [Центральный научно-исследовательский институт связи].

Хочу выделить такой экзотический эпизод студенческой жизни, как военные лагеря. В ЛЭИСе в военный курс, кроме теоретических предметов (тактика, оборудование связи и т. д.), входили два лагерных сбора – после второго и четвертого курсов. Наш первый сбор проходил на территории лагеря Военной академии связи им. С. М. Буденного в Дудергофе под Ленинградом. Так как и лагерь, и сержантский состав были предназначены для «дрессировки» молодых курсантов, наша жизнь в нем была достаточно мрачной. Морально тяжело было некоторым демобилизованным – воевавшим, но не получившим (обычно по дисциплинарным причинам) офицерского чина, который освобождал от военных занятий. Эти ребята после фронтовой жизни плохо воспринимали воспитательную муштру, что кончилось для старшины роты «темной» – правда, принципиальных изменений это не принесло. Трудно забыть придирки к расстегнутым воротничкам в тридцатиградусную жару или чистку кирзовых сапог солидолом – от пыльных дорог сапоги практически сразу снова становились белесыми. Совсем другим был второй лагерь, который проходил в расположении отдельного батальона связи действующей армии на Карельском перешейке. Запомнился многокилометровый ночной марш-бросок с полной выкладкой: ранец, скатка (шинель, скатанная валиком) и т. д. Несмотря на лето, шинель очень пригодилась – мы досыпали в совершенно мокром лесу, ложась буквально в воду. Правда, утром при переползании с позиции на позицию мне удалось поесть прямо с земли изумительную по величине и вкусу бруснику. Зона была закрытая, и никаких сборщиков ягод там никогда не бывало.

– Расскажите, пожалуйста, о самых ярких студентах, преподавателях.

– В студенческой среде выделялись директор клуба Спектор, испанец Хосе (фамилию не помню), который был из детей, вывезенных в СССР во время гражданской войны в Испании, участники художественной самодеятельности Бабуркин, Гургенидзе, Гольденберг, Перельмутер. Выразительную группу составляли студенты-югославы – высокие, стройные брюнеты в полувоенной форме. Когда отношения с Югославией испортились, они пропали – видимо, были отозваны на родину.

Среди студентов – участников войны был один с иностранной наградой. Как выяснилось, это была польская награда, которую он получил в Войске Польском. Нас удивило, что, по его словам, в этом Войске было много не поляков, в том числе он. К большому сожалению, в дальнейшем мои контакты с сокурсниками ограничивались случайными встречами. Исключением является многолетняя семейная дружба с бакинцем Исметом Гезаловым, который в свое время был начальником Бакинского телецентра и замминистра связи Азербайджанской ССР.

В 1953 году я успешно защитил дипломный проект «Модернизация 1-го ГИ АТС-47» (руководитель Рафаил Антонович Аваков) и получил диплом с отличием (красный) по специальности «Телефонная и телеграфная связь». Из профессорско-преподавательского состава я хорошо помню подвижного Блоха (математика), скромного, спокойного Ришаса (математика), аккуратного, педантичного Дворжецкого (начертательная геометрия), «пижонистого» Разумовского (химия), импозантного Меттера, брата ленинградского литератора (физика), спортивно-подтянутого Мазо (физкультура), вальяжного, всегда с курительной трубкой Романовского (теория поля), тихого, задумчивого Зеляха (теория связи), хладнокровно-непроницаемого Хлебникова (электронные приборы), экстравагантного, эпатирующего окружающих Егорова (дальняя связь), обаятельного Авакова (телефония).

– Вы решили написать и защитить в «Бонче» кандидатскую диссертацию. Какую тему вы исследовали?

– В 1957 году я поступил в очную аспирантуру на кафедру «Линейно-кабельные сооружения», возглавляемую П. В. Шиниберовым. Его я знал по студенчеству как лектора и декана. В качестве моего научного руководителя был выбран кандидат технических наук, доцент, впоследствии профессор Н. Д. Курбатов, пришедший на кафедру из Военной академии связи. Он был очень толковым ученым – правда, меня это не спасло от неудачного финала. Моему руководителю были совершенно чужды карьеризм, администрирование. Он потом отказался стать начальником кафедры, и таковым стал С. М. Верник, молодой доцент (потом профессор) из той же Академии связи. Из сотрудников кафедры хочу отметить Анну Соломоновну Гуревич, с дочкой которой я потом работал в одном отделе в ЛОНИИСе и даже перезванивался в США, где к этому времени уже жила, а потом и умерла сама Анна Соломоновна.

Первые полтора года учебы я посвятил сдаче кандидатского минимума из трех экзаменов: по марксизму-ленинизму, по иностранному (английскому) языку и по специальности. Экзамены я сдал успешно, хотя последний – с определенными трудностями. Тема диссертационной работы звучала так: «Эффективное построение городских телефонных сетей (ГТС)». Предполагалось провести анализ существующих систем ГТС, математически определить рациональные параметры оконечных устройств и кабелей, разработать методы расчета элементов сети и на этом основании предложить оптимальную структуру ГТС. К большому сожалению, дальше написания нескольких статей сомнительного значения дело мое не продвинулось.

Я окончил аспирантуру не кандидатом технических наук, а обладателем справки об успешном окончании аспирантуры. Причин столь плачевного результата было несколько. Во-первых, моя ограниченная «талантливость», во-вторых, мое достаточно несерьезное отношение. Наконец на это время пришлось злополучное решение о признании успешным завершение аспирантуры без защиты диссертации – это, конечно, в конец расхолодило как учебные заведения, кафедры, преподавательский состав, так и самих соискателей. Несмотря на такой результат нашей совместной деятельности, мы с Н. Д. Курбатовым сохранили достаточно уважительные и доброжелательные отношения. Много лет спустя он был моим вторым оппонентом на защите кандидатской диссертации. Я в свою очередь всегда посещал его на пенсии, тяжело больного, вместе с сотрудниками кафедры.

– Институт – это прежде всего люди. С кем еще вам приходилось общаться?

– Рассматривая мое второе пребывание в институте, я хочу упомянуть еще некоторых интересных преподавателей, с которыми я, правда, не всегда сталкивался непосредственно – в основном они были связаны с радиофакультетами. Заведующий кафедрой радиотехники – умный, доброжелательный и жизнерадостный профессор Заездный. Еще помню заведующего кафедрой «Антенн и распространения радиоволн» профессора Долуханова. Мой знакомый Роман Красовский должен был защищать кандидатскую диссертацию, а профессор, будучи его оппонентом, дал отрицательный отзыв – небывалый случай. Это случилось за несколько дней до защиты, когда другого оппонента привлечь уже было нельзя. После долгих раздумий и по совету друзей Красовский вышел на защиту с отрицательным отзывом и все-таки защитил ее. Во время защиты в ученом совете произошла существенная дискуссия.

Генерал И. Г. Кляцкин, пришедший из Военной академии связи, был личностью легендарной, достаточно неудобной для многих своей принципиальностью. На всех диссертационных защитах он, одетый в генеральскую форму, садился впереди и не было случая, чтобы он не обнаружил ошибки в диссертационном материале. Его боялись все, кто защищался. Я был в ужасе, когда увидел его, входящего на мою защиту. Он нашел на моих плакатах ошибку, но вопрос задал по существу, и я на него легко ответил.

Помню старейшего профессора института, заведующего кафедрой телевидения П. В. Шмакова, обладавшего многими регалиями и являвшегося «отцом» советского телевидения. На той же кафедре выделялся в то время аспирант Джакония, впоследствии профессор и достойный продолжатель дела легендарного Шмакова.

Отдельно хочется рассказать о Константине Хрисанфовиче Муравьеве. Впервые я встретился с ним на моей первой работе в ПМТ №5. Он был бывшим генерал-лейтенантом, начальником Военной академии связи им. С. М. Буденного. Когда он был начальником ЛЭИСа, я сталкивался с ним во время моей аспирантуры и защиты диссертации. В первый раз, когда он встретил меня на лестнице института, он своим громовым голосом поинтересовался, что я здесь делаю. Узнав, что поступаю в аспирантуру, одобрил.

– Что вы помните о своей диссертации, которую удалось защитить, о дальнейшей работе в «Бонче»?

– В мае 1972 года на факультетском ученом совета (председатель Р. А. Аваков) я успешно защитил диссертацию «Исследование влияния линий высокого напряжения на кабельные линии ГТС». Моими оппонентами были М. В. Костенко, член-корреспондент АН СССР, демократичный и доброжелательный профессор Н.Д. Курбатов, которого я знал еще по аспирантуре.

В качестве старшего научного сотрудника, кандидата технических наук мне довелось участвовать в учебном процессе по кафедре «Линии связи». Я читал лекции, проводил лабораторные работы, писал отзывы на диссертационные работы, руководил дипломными проектами. Особенно тесные и многолетние контакты – не только рабочие, но и дружеские – сложились у меня с Львом Кочановским и Владимиром Ивановым. С последним у нас есть несколько печатных трудов.

– Больше 20 лет вы живете в США. Занимались ли вы здесь наукой связи? В своих воспоминаниях вы цитируете Городницкого: «Ленинградец – это национальность». Вы ощущаете себя ленинградцем сейчас? Кто это такой – настоящий ленинградец?

– В 2000 году я эмигрировал в США. К сожалению, к научной деятельности я не вернулся – в основном из-за возраста. Живу в солнечной Флориде, но своей Родиной считаю дождливый Ленинград, ведь известно, что мест жительства может быть много, но Родина одна – там, где человек сформировался как личность. И мне как ленинградцу крайне некомфортно называть свой город Санкт-Петербургом. Я делаю это только при необходимости. Если уж так хотелось уйти от упоминания Ленина, то существует благозвучное, русское наименование – Петроград. Отсылка к якобы первому наименованию не выдерживает критики – первоначально город назывался не по-немецки, а по-голландски – С.-Питербурх.

Если говорить о специфике ленинградцев, то, на мой взгляд, их характерной чертой является интеллигентность с определенной долей снобизма – это лежало в основе антагонизма между Москвой и Ленинградом. Последний хорошо иллюстрируется анекдотом: «В ленинградский трамвай входит женщина, и сидящий мужчина уступает ей место. – «Вы явно ленинградец!» – «Да, как вы догадались?» – «Ну, вы так вежливо уступили мне место». – «А вы определенно москвичка!» – «А как вы догадались?» – «Ну вы же даже не поблагодарили!». Кстати, будучи патриотом Ленинграда, я очень сожалею, что песня ленинградского композитора В. Соловьева-Седого «Подмосковные вечера» лишилась своего первоначального наименования – «Ленинградские вечера».

– Что бы вы пожелали сегодня университету телекоммуникаций, его студентам, преподавателям, сообществу выпускников?

– Хочу пожелать университету дальнейших успехов и процветания, а его студентам и выпускникам, преподавателям и сотрудникам – здоровья. И следовать девизу: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»

Управление маркетинга и рекламы СПбГУТ благодарит Анатолия Самойловича Брискера за рассказ о своей жизни, связанной с университетом телекоммуникаций.

Материал подготовлен УМиР